Для нынешних русских и России сложилась невероятно тяжелая ситуация
- мы потеряли свои исторические земли, свои святыни. Они не сгорели
в ядерном пепле, не провалились под землю, нет. Хуже. Они оказались
под контролем враждебно настроенных к нам народов и государств. Как
я понимаю, основная часть славян на территории современной России
пришла туда с запада и юго-запада, с территории современной Украины
(в первую очередь), а также Беларуси, Польши. Киево-Печерская
Лавра, Золотые Ворота, София Киевская, Аскольдова могила, сам по
себе Киев, Чернигов, Змиевы Валы, большая часть Поднепровья и
Полесья и другие важнейшие и святые для нашей общей
восточнославянской истории древние места, города, урочища, реки,
леса, поля, болота - все это теперь не принадлежит русскому народу.
Совершенно несложно представить, какую боль и фрустрацию испытывает
искренне любящий и интересующийся нашей ранней историей русский
человек, когда он из-за вражды не может даже безопасно приехать на
территорию, где жили его давние предки, но что самое страшное - он
будет чувствовать себя там чужим. Читая в учебниках российской
истории о взятии Киева Олегом, Родне, крещении в Днепре, битве на
Альте, о таких городах как Киев, Переяславль, Новгород-Северский,
Любеч русский человек задается вопросом: а точно ли это наша
история? Где сейчас все эти древние места? Почему я не могу туда
съездить без загранпаспорта? Почему сейчас там живет вроде бы
близкий, но при этом совершенно другой народ со своими традициями,
историей, культурой? Как так получилось? И украинцы, чувствуя,
какую больную Ахиллесову пяту они нащупали у русских, бьют по
самому больному, пытаясь доказать, что русские не только потеряли
некогда свои святыни и города, но что они вообще имеют ко всему
этому слабое отношение, если вообще имеют. Ранняя русская история
как бы застряла между молотом и наковальней: вроде бы это все наше,
но одновременно это и история другой государственности, другого
языка, другой культуры, другого народа, которые в какой-то степени
имеют более прямую преемственность к этим местам, потому что сами
они жили и живут на них непрерывно и по сей день. И вот эта
неопределенность, искреннее риторическое вопрошание: "А точно ли
это наша история, моя история?" повисают в возду�